Как после такого грандиозного всенародного успеха в «Карнавальной ночи» её запретили на целых 16 лет, а что на самом деле произошло — отказ сотрудничать с КГБ или те самые скандальные «левые концерты», — сейчас не разобраться. Столько талантливых артистов потерпело неудачу, столько не дошло до финиша, а она, умница, стойкий человек, выдержала, выстояла, и в награду ей достались «Старые стены», где она сыграла директора фабрики. Но как! Будто перепрыгнула через пропасть и вновь стала супермегазвездой, только уже обретя такой горький жизненный опыт.
Выходила замуж — это отдельная история. Мужей у неё было пять или шесть, и не сосчитаешь. Возможно, некоторых она выбирала по расчету, а остальных — лишь для того, чтобы восхищались ею, носили на руках, понимали как никто и позволили заниматься единственной для неё настоящей любовью — кинематографом.
Ох, она была непростой! Как она устроила сцену добрейшему, замечательному Петру Тодоровскому на «Любимой женщине механика Гаврилова», каких обидных слов он от неё услышал. Но, по сути, она была права. Не в отношении Тодоровского, нет, он один из лучших, а в том, каким должен был быть в конце этот самый Гаврилов, Сергей Шакуров. Тодоровский хотел чистую комедию положений, где его вывозят из милицейского «газика» в инвалидной коляске, а Гурченко требовала лиричности, мужественности, то есть того самого второго незаменимого плана, который и поднимает просто хорошее кино на космическую орбиту. Да, она скандалила ради искусства и одержала победу.
А Станислав Любшин в «Пяти вечерах»… Ведь там такая у них любовь! Она сказала мне лично: «У него нет чувства юмора, а значит, у нас с ним ничего общего». Это было так удивительно, так строго. Хотя у Любшина, безусловно, есть чувство юмора, только оно другое, своеобразное. Но как она сыграла эту любовь!..
Или когда, уже в конце Советского Союза, в фильме «Моя морячка» она без предупреждения набрасывалась на Любу Полищук. Возможно, из-за её неземной красоты, а может, почувствовав родственную душу, конкуренцию. Но она так её гнобила…
Ох, непростая. И какая мужественная, ведь когда на съёмках фильма «Мама» её сбил «солнечный» клоун Олег Попов, она сломала ногу, но всё равно вскоре вышла на площадку и продолжала играть в гипсе.
А какая она была понимающая, нежная в «Вокзале для двоих». И не по роли уже, а по-человечески. Когда Рязанов начал снимать чуть ли не с последней сцены, где они объясняются друг другу в стоящем поезде, Басилашвили хотел уже отказаться: как он будет целоваться с чужой для него женщиной. А Людмила Марковна это поняла, так почувствовала своего партнёра и на следующий день написала ему в сценарии именно такие слова, что Басилашвили ощутил себя с ней легко и естественно, это было именно то, что нужно. И после они сыграли всё замечательно и в начале, и в конце, и стали друзьями. А Басилашвили всегда называл её великой, всегда. Помните, как они прощаются: он садится в поезд, она идет по мосту под стук колес, навстречу люди, люди… И видна она со спины, но спиной этой так играет разлуку, боль расставания… Именно спиной. Вот это актриса!
И, конечно, «Двадцать дней без войны», где она подстрижена под короткий ёжик, такая худенькая, прозрачная, подчинилась Герману, который не терпел неправды жизни. Что она сделала там с собой! Но потом, когда вся съёмочная группа узнала, что Алексея Германа в Узбекистане окатил слюной верблюд, она подняла шампанское в отместку за все эти мучения. Но если бы не мучения, разве бы состоялась та великая роль?
А это Никита Михалков, тот самый, который в купе на стоянке поезда, ей: «Сама, сама, сама…». Вот он говорил: «Люся ради кино и через маму родную перешагнёт». Не нам судить, но и с мамой, и с дочерью у неё были такие трудные отношения. И за квартиру судилась — что было, то было.
Но великая актриса ведь, и народная. Когда она ехала в поезде, утром выстроилась очередь к умывальнику, люди увидели Гурченко, конечно, узнали её, начали вспоминать её «Любовь и голуби» («Девушки, уймите вашу мать!» или «Почему крашена? Это мой натуральный цвет») и попросили её изобразить всё это прямо здесь и сейчас. Она подошла к туалетной вагонной двери, ногой открыла её, прямо как Раиса Захаровна в том самом фильме: «Деревня!». Все зааплодировали и пропустили Людмилу Марковну без очереди.